Прошлое глазами археолога

Харинский А.В..

«Прошлое глазами археолога»

 

Модуль 3

Культура во всех ее проявлениях

 

1 часть - Поговорим о культуре.

К настоящему времени ученые насчитывают более 500 определений культуры. Они разбили их на несколько групп. В первую вошли описательные определения. Например, культура — это сумма всех видов деятельности, обычаев, верований и т.д.

Во вторую — те определения, которые связывают культуру с традициями или социальным наследием общества. Культура — социально унаследованный комплекс практики и верований, определяющий основы нашей жизни.

В третьей группе подчеркивалось значение для культуры правил, организующих человеческое поведение.

В других случаях ученые понимали культуру как средство приспособления общества к природной среде либо подчеркивали, что она — продукт деятельности людей. Иногда о ней говорят как о совокупности форм приобретенного поведения, характерных для некоторой группы или общества и передающихся из поколения в поколение.

При рассмотрении термина «культура» постараемся ограничится лишь кругом объектов, которые можно объединить в его рамках. Оставим за их пределами причины, их формирующие, и следствия, оказываемые культурой на людей и окружающий мир. Объединив все предложенные трактовки культуры, сведем их к одному определению – культура – это все что создано человеком. Это - одежда, книги, сигареты, станки, симфонии, татуировки, ритуалы, оружие, танцы, песни, картины, манера одеваться, этикет, гигиенические правила, кухня, религиозные представления и т. д.

В повседневной жизни понятие культуры употребляется как минимум в трех значениях.

Во-первых, под культурой подразумевают определенную сферу жизни общества, получившую институциональное закрепление (министерства культуры с разветвленным аппаратом чиновников, средние специальные и высшие учебные заведения, готовящие специалистов по культуре, журналы, общества, клубы, театры, музеи и т. д., занимающиеся производством и распространением духовных ценностей).

Во-вторых, под культурой понимается совокупность духовных ценностей и норм, присущих большой социальной группе, общности, народу или нации (элитарная культура, русская культура, русская зарубежная культура, культура молодежи, культура рабочего класса и др.).

В-третьих, культура выражает высокий уровень качественного развития духовных достижений («культурный человек» в значении воспитанный, «культура рабочего места» в значении опрятно прибранное, чистое функциональное пространство). «Уровневый» смысл мы вносим в понятие «культура», когда культуру противопоставляем бескультурью — отсутствию культуры. Нет общества, народа, группы или человека, лишенных культуры.

В Древнем Риме, откуда пришло это слово, под культурой (cultura) понимали, прежде всего, возделывание земли. Окультуривание почвы, сельскохозяйственные культуры — понятия, связанные с трудом крестьянина. Интересно, что в европейских языках — немецком, английском и французском — слово «культура» поначалу служило сельскохозяйственным термином (обработка, культивирование земли), а в философской, научной и художественной литературе употреблялось скорее как метафора. Многие десятилетия потребовались для того, чтобы из метафоры сделать строгое научное понятие и философскую категорию. И в России, куда оно проникло вместе с переводными книгами, поначалу относилось к сельскому хозяйству.

В Европу слово «культура» пришло чуть ли не на столетие раньше, чем в Россию. В философский, а затем научный и повседневный обиход первым его запустил немецкий просветитель Иоганн Кристоф А́делунг (1732—1806) — немецкий филолог, представитель немецкого Просвещения, сыграл огромную роль в нормализации и унификации немецкого литературного языка. Он выпустил в 1782 г. книгу «Опыт истории культуры человеческого рода». И.К. А́делунг развил просвещенческое определение культуры как деятельности по облагораживанию склонностей и способностей человека и народа, их самовоспитанию (точнее — само-образованию, приданию им идеального образа). Спустя два года вышел в свет первый том книги его выдающегося соотечественника Иоганна. Гердера (1744—1803) «Идеи к философии и истории человечества», где слово «Kulture» уже перестает служить метафорой, но наполняется теоретическим и философским содержанием. Гердер проповедовал национальную самобытность искусства, утверждал историческое своеобразие и равноценность различных эпох культуры и поэзии. Он первым предложил употреблять термин «культура» во множественном числе, подчеркивая тем самым уникальность различных национальных культур.

В европейский научный оборот понятие культуры входило очень медленно. В конце XVIII века оно имело два оттенка: первый — господство над природой с помощью знания и ремесел, второй — духовное богатство личности. В начале XIX в. слово «культура» использовалось либо как синоним слова «цивилизация», либо как его антоним. Слово «цивилизация» происходит от латинского слова civilis (гражданин), и в конце XVIII в. во французском и английском языках оно обозначало поступательный процесс человеческого развития, движение, направленное от варварства и дикости к порядку и утонченности, гражданственности. Использование в английском и французском языках слов «культура» и «цивилизация» в качестве синонимов отражало веру французов и англичан конца XVIII — начала XIX в., что их эпоха является передовой и развитие человечества идет по поступательной.

В Германии произошло иначе. Слово «цивилизация» получило там главным образом негативную окраску, а «культура» — позитивную. Там понятие «цивилизация» использовалось в значении «буржуазная» искусственная вежливость и утонченность манер, нивелировка личностных особенностей, тогда как понятие «культура» обозначало продукт интеллектуальной, художественной или духовной деятельности, в котором отражалась творческая сила человека. Однако по мере развития исторической науки в Германии туда все более проникают идеи прогрессизма, что, в свою очередь, повлияло на формирование «классической концепции» культуры, которая оказалась как бы наложением двух упомянутых выше пониманий культуры. Суть ее сводилась к следующему: культура представляет собой процесс развития и облагораживания человеческих способностей, процесс, способствующий восприятию произведений науки и искусства, а также связанный с прогрессивным характером современной эпохи. В трудах германских историков, в отличие от германских литераторов-романтиков, понятие «цивилизация» также постепенно приобретает положительное значение в качестве цели развития общества и все более сливается с новым пониманием культуры. Именно в этом значении слово «культура» чаще всего употребляется в обыденной речи и по сей день.

Хотя слово «культура» впервые зафиксировано в «Карманном словаре иностранных слов» Н.С. Кириллова (1845), но широкого распространения в России в середине XIX века оно не получило. Вместо него употреблялись близкие по смыслу выражения «образованность», «просвещение», «разум», «воспитанность». Только в 60-е годы XIX века новый термин входит в русские словари, а в 80-е утверждается в научной и художественной литературе.

В XX веке антропологи, изучающие примитивные народы, придали этому слову новое значение. У австралийских аборигенов или африканских бушменов, живущих по первобытным законам, нет ни оперного театра, ни картинной галереи. Но у них есть то, что объединяет их с самыми цивилизованными народами мира,— система норм и ценностей, выраженная через свoю культуру. Культура народа — это его образ жизни, его одежда, жилище, кухня, фольклор, духовные представления, верования, язык и многое другое.

В культуру входят также социально-бытовые установки, принятые в обществе жесты вежливости и приветствия, походка, этикет, гигиенические привычки. Домашняя утварь, одежда, орнамент, фольклор — все это имеет этническую тональность и передается из поколения в поколение, образуя этнический стиль. Надписи в подъезде и на заборах, далеко не всегда соответствующие нормам литературного языка, также выражают определенную культуру, а точнее сказать, молодежную субкультуру.

В 19 и большей части 20 в. факты и явления культуры разделялись учеными на материальные и духовные. При этом, под материальной культурой понималось многообразие производимых человеком предметов (орудия, машины, инструменты, предметы быта, одежда, украшения, культовые и ритуальные предметы, оружие, музыкальные инструменты и т. п.), а также природные вещи и явления, измененные воздействием человека (напр., обработанные природные объекты или т. н. техногенные ландшафты). К духовной культуре относят всю совокупность продуктов духовной и интеллектуальной деятельности человека, не имеющих предметного, вещного характера: религиозные системы, мифы, философские концепции, научные теории, нравы и обычаи, системы социальной организации и т. д. Сюда же часто относят исторически формирующийся духовный склад человеческих групп (школа “психологии народов”).

Наиболее явно различение материальной и духовной культуры проводится в марксистской традиции, где важнейшие элементы материальной культуры — машины, орудия, технологии — составляют главное содержание “производительных сил” общества на каждом историческом этапе его развития. Производительные силы, в свою очередь, вместе с “производственными отношениями” образуют “базис”, который определяет “надстройку”, т. е. всю совокупность духовной культуры общества, включая политические и правовые системы, а также научные знания. Парадоксальным образом оказывается, что элементы духовной культуры — такие, как научные знания, — включаются в состав производительных сил (“наука как производительная сила”).

Разделение материальной и духовной культуры, весьма популярное в эпоху господства эволюционистской парадигмы, в социальных науках ныне считается устаревшим. Более распространена трехчленная классификация культуры: материальная, духовная и социальная. Под материальной культурой понимается все, что относится к взаимоотношениям человека со средой его обитания, к удовлетворению потребностей его существования, технологической стороне жизни и т. п., под духовной культурой — субъективные аспекты жизни, идеи, установки, ценности и ориентирующиеся на них способы поведения, под социальной культурой — отношения людей друг к другу, системы статусов и социальных институтов (Kroeber A., Kluckhohn С. Culture. A Critical Review of Concepts and Definitions. Cambr. (Mass.), 1952, p. 98). Преимущественную роль при этом играет духовная культура. Социальное поведение и артефакты (социальная и материальная культура) трактуются как объективированные продукты идеальных нормативных систем и систем знаний самого разного рода, составляющих духовную культуру. Но именно такой подход позволяет соединить материальную и духовную культуры, ввести артефакты в контекст исследований в социальных науках. Материальная культура становится, т. о., систематическим источником информации для социальной и культурной истории и культурологии, причем целью анализа является выявление систем идей, порождающих определенные артефакты и способы поведения в рамках определенной культуры (Hodderl. The Meaning of Things: Material Culture and Symbolic Expression. L., 1989). Другой аспект отношения идей и вещей, интересующий культурантропологов, — это межкультурное “бытование” артефактов. Они могут рассматриваться как “носители” определенных идей, ценностей и норм в межкультурных взаимодействиях. В то же время они могут обретать относительную автономию; их ценность и смысл могут трансформироваться в разных культурных и социальных контекстах (Thomas N., 1991).

 

 

2 часть – Археологическая культура, этап или традиция ?

Происхождение понятия «археологическая культура». Понятие «археологическая культура» было введено австралийским филологом и археологом Вир Гордоном Чайлдом, который находился под сильным влиянием марксизма. В своих трудах он писал: «Мы находим, что определенные виды материальных памятников – сосудов, орудий, украшений, форм домов и похоронных обрядов – часто воспроизводятся. Подобный комплекс связанных между собой черт мы называем «культурной группой», или же просто «культурой». Предполагается, что подобный комплекс является материальным выражением того, что сегодня называется «народом»». Впоследствии определение археологической культуры было пересмотрено, и поэтому сегодня комплекс материальных памятников не считается равным материальному выражению определенного народа.

Как правило, археологическую культуру называют по определенным признакам, которыми она отличается от других: например, по орнаменту или форме керамики и украшений (например, культура воронковидных кубков), особенностей погребальных конструкций и погребальному ритуалу (например, катакомбная культура, культура плиточных могил), и т.д. Или же по конкретной местности, где впервые были найдены памятники и артефакты данной культуры (к примеру, китойская, глазковская, серовская культуры).

Понятие «археологическая культура» является главным при описании доисторической эпохи, поскольку о ней практически нет письменных источников. Механизмы распространения археологической культуры могут быть различными. Например, теория диффузионизма предполагает такие варианты, как, например, переселение носителей культуры или передача объектов или технологии при торговле. Иногда при раскопках в одном и том же месте присутствуют признаки разных культур, что может означать столкновение или совместное существование их носителей – или же эволюцию из одной культуры в другую.

Археологи вынуждены изучать культурные явления по археологическим остаткам. В этом изучении специфика материала дает три главные трудности.

Во-первых, материал для поверхностного наблюдателя мертв, статичен и разобщен (расчленен, фрагментарен, лакунарен), а познать желательно живые процессы, связи и структуры (Захарук 1975).

Во-вторых, материал односторонен, разные сферы жизни представлены в нем очень неравномерно, некоторые вовсе не отражены непосредственно, а судить приходится и о них (Hawkes 1954).

В-третьих, интересующая исследователя жизнь протекала очень давно и многие ее аспекты ему незнакомы, чужды; чтобы понять их, нужно как-то соотнести их с современными нам явлениями, преодолевая разрыв во времени и нередко - в традиции (Клейн 19776).

Из этого следует, что археологов при оценке и разработке той или иной общенаучной концепции культуры особенно интересуют следующие вопросы.

Во-первых, как с точки зрения этой концепции (и очерчивающего ее определения культуры) связаны в культуре ее разные элементы, одно- и разновременные, какие структуры для нее характерны, есть ли регулярность в культуре, позволяющая делать реконструкцию целого по части, как культура изменяется во времени, как могут быть связаны между собой разновременные ее общности.

Во-вторых, связаны ли между собой разные сферы культуры и если связаны, то как именно, особенно - как связаны вещественные формы с социальными функциями и значениями, идеями, есть ли закономерные соответствия между ними и насколько эти соответствия жестки. 

В-третьих, велики ли сходства и связи между древними и современной фазами в культуре, достаточно ли совпадений между ними для обоснования принципа актуализма и увязки археологии с этнографией, можно ли выявить четкие закономерные тенденции, способные послужить основанием для экстраполяции этнографически и исторически прослеженных траекторий вглубь веков, на археологически изучаемое время.

В археологии термину «культура» придают значение, которое отличается от такового в других научных дисциплинах, в том числе и от общепринятого понятия. Схожие материальные памятники, которыми характеризуется археологическая культура, не обязательно могут принадлежать одному обществу, а различный набор – разным общностям людей. В связи с этим некоторые археологи отказываются от понятия «археологическая культура», предпочитая ему взамен «технокомплекс», «технологический комплекс». Когда термин «культура» используется археологами, предполагается, что их находки дают определенную информацию об образе жизни людей, которые оставили определенные памятники прошлого. В случае, если речь об однотипных орудиях труда или других артефактах, то может быть использован термин «индустрия».

Во второй половины XX века, постепенно происходит сдвиг в толковании понятия «археологическая культура» - от него происходит несколько новых терминов. Многие прежние археологические культуры были переосмыслены – либо как археологические традиции (традиция шахтовых могил, технология Леваллуа), либо как локальные археологические периоды (к примеру, елгинский, черенхынский и харанцынский этапы в истории побережья озера Байкал).

Однако, несмотря на всю неоднозначность трактовки понятия «археологическая культура», ученые продолжают его использовать как рабочий инструмент для систематизации археологического материала и построения на его основе исторических реконструкций. Учитывая это, постараемся конкретизировать этот термин, дав ему более четкую трактовку. Археологическая культура - это группа различных археологических объектов с общей территориальной и хронологической локализацией, содержащих единые элементы культуры (орнамент, украшения, керамику и т.д.).

Один или несколько артефактов, характеризующих археологическую культуру, называют культуроопределяющими элементами. Функциональные особенности различных археологических памятников зачастую определяют специфику вещевых комплексов, фиксируемых на них. Поэтому материалы захоронений бывает сложно коррелировать с артефактами других археологических объектов. В связи с эти, говоря о культурном единстве различных типов памятников, зачастую приходится апеллировать лишь фактами территориальной и хронологической совместимости.

Выделяя отдельные культуры, следует, прежде всего, обращать внимание на культурообразующие элементы, их характеризующие. Определение индивидуальности культурообразующих элементов – одна из важнейших процедур в систематизации археологического материала. Совокупность археологических культур позволяют создать культурно-хронологическую схему истории региона – систему периодизации и взаимодействия археологических культур, располагающихся в определенном временном диапазоне.

К настоящему времени для ряда районов Сибири сложно выделить различные типы археологических объектов, содержащие единые элементы культуры. Это связано с неодинаковой степенью изученности различных типов археологических объектов и несхожестью артефактов, представленных на них. Если на побережье Байкала раскопано довольно много захоронений и поминальных комплексов I-II тыс. н.э., то слабо представлены материалы с поселений, стоянок, городищ, производственных объектов и святилищ этого времени. В свою очередь, материалы могильников и поминальников сложно сопоставлять друг с другом, из-за того, что в них часто содержатся находки, относящиеся к различным категориям инвентаря.

Зачастую не имея возможности проводить культурные изыскания на уровне различных по функциональному назначению памятниках, археологи осуществляют эту процедуру только с одним типом археологических объектов. Чаще всего им является погребальный комплекс. Погребальный ритуал, фиксируемый при его исследовании, является одним из наиболее консервативных и устойчивых проявлений культуры и признается многими археологами важнейшим критерием при построении культурно-хронологических схем. При изучении захоронений мы пытаемся реконструировать погребальную культуру или традицию, остатки которой нами фиксируются. Критерием ее выделения станут устойчивые элементы погребального обряда, обладающие общей географической и исторической локализацией. В различных погребальных практиках они могут выглядеть довольно специфично. Когда мы говорим о плиточных могилах (поздний бронзовый - ранний железный век), то, прежде всего, представляем надмогильную конструкцию в виде четырехугольной оградки из вертикально установленных каменных плит. Если же обращаемся к бурятским наземным захоронениям XIX в., то в нашем воображении рисуется четырехугольная погребальная камера, сооруженная возле гряды скальных выходов. В любом случае, выделяемые элементы погребального обряда не должны быть универсальными, т. е. встречающимися на значительной территории на протяжении длительного времени. Если не следовать этим путем, то мы получим довольно обобщенную картину погребальной практики целого региона или нескольких регионов, не уловив динамики развития погребальных традиций в отдельных областях. С другой стороны, выделяемые элементы не могут быть частными, характеризующими особенности погребального обряда отдельной могилы, иначе мы просто не сможем их друг с другом сопоставлять и делать какие-либо обобщения.

 

3 часть - Охотники, собиратели, скотоводы и земледельцы

Культурная картина мира на протяжении всей истории человечества отличалась пестротой и разнообразием. Чтобы лучше осознать многоплановые культурные процессы, идущие в мире, нужно использовать классификацию культур народов мира.

Географическая классификация. С помощью географической классификации этносов выделяются условные географические регионы, в которых расселены народы мира. Эта классификация используется главным образом при внешнем описании народов

Классификация такого типа опирается на факт географического соседства народов и отражает совместный характер их прожития в пределах какой-то определенной, чаще всего обширной территории. Так появились понятия «народы Кавказа», «народы Восточной Европы» и т.д. Он применим только к обширным зонам, в пределах которых и осуществляется его относительное совпадение с этническим. Географическая классификация не отвечает на вопросы о происхождении народов, о процессах их формирования, о хозяйственном и культурном облике, об уровне социально-экономического развития, но позволяет пространственно упорядочить и распределить культуры по регионам. Географическая классификация носит вспомогательный характер, и ею пользуются лишь в той степени, в какой она обнаруживает свое совпа­дение с группировкой народов по другим критериям, т.е. в рамках крупных регионов. При классификации этносов внутри ограниченных областей от нее приходится отказываться.

Единой принятой во всех странах географической классификации не существует. Самое простое деление: народы Австралии и Океании, народы Азии, народы Америки, народы Африки, народы Европы. Именно этой классификацией мы пользовались, описывая этническую картину мира и этнодемографические процессы, происходящие в нем.

Хозяйственно-культурная классификация. Современная культурная картина мира представляет собой довольно сложное и пестрое образование, поскольку состоит из более чем 5 тысяч этносов и этнических групп. В этом этническом многообразии обращает на себя внимание сходство культур народов, живущих по соседству. Это обстоятельство послужило основанием для еще одного вида классификации народов мира, почившего название хозяйственно-культурной классификации.

Хозяйственно-культурная классификация базируется на этнологических методах исследования хозяйства и культуры и используется при изучении этногенеза народов, их этнической истории, истории хозяйства, материальной и духовной культуры, проблем, связанных с этническими процессами культурных и исторических отношений между народами. Методологической основой такой типологизации является выделение хозяйственно-культурных типов.

Авторы хозяйственно-культурной классификации рассматривали факты одинаковых способов хозяйственной деятельности и типологически близких явлений культуры в сходных условиях географической среды как одинаковый ответ этнических групп на условия. Такой ответ они и назвали хозяйственно-культурным типом (ХКТ). В этнологии под хозяйственно-культурным типом понимаются определенные комплексы особенностей хозяйства и культуры, которые складываются исторически у разных народов, находящихся на близких уровнях социально-экономического раз­вития и обитающих в сходных условиях среды.

Основы хозяйственно-культурной классификации народов мира начали разрабатываться задолго до того, как этнология выделилась в качестве самостоятельной науки. Еще в античности предпринимались попытки связать этапы развития общества с определенными стадиями хозяйственного и культурного процесса и были выделены три его стадии: собирательство и охота, пастушество, земледелие. Это соответствовало переходу от дикости к варварству и цивилизации. Очевидно, что такой подход фиксировал все более высокую производительность труда:

1) тип с преобладанием в хозяйстве охоты, собирательства и отчасти рыболовства;

2) тип мотыжного (ручного) земледелия и пастушеского жи­вотноводства;

3) тип плужного (пашенного) земледелия с использованием тягловой силы домашних животных.

Сама концепция ХКТ была разработана в нашей стране и используется сейчас для изучения этногенеза народов, их этнической истории, истории хозяйства, материальной и духовной культуры. Определяющие признаки хозяйственно-культурного типа - характер, облик и уровень развития хозяйства и хозяйственной деятельности людей. Облик и характер культуры имеют при этом важное, но нерешающее значение. Число хозяйственно-культурных типов ограничено и может быть увязано с этапами социально-экономического развития общества. Классификация этносов по хозяйственно-культурным типам касается только традиционных культур и не идет дальше средних веков.

В первобытно-общинной эпохе мы выделяем группу присваивающих хозяйственно-культурных типов - это бродячие охотники и собиратели: специализированная охота и собирательство в тропиках; охота, рыболовство и собирательство в умеренном поясе; пешая таежная охота; арктическая охота на морского зверя, охота на оленя; охота, рыболовство, собирательство с зачатками земледелия и животноводства.

Охотники и собиратели. Хозяйственно-культурные типы первой группы (охотничьи, собирательские и рыболовческие) начали складываться еще на заре человеческой истории, когда люди современного вида постепенно осваивали новые, до того времени не заселенные пространства суши в различных климатических поясах Евразии, Африки, Америки и Австралии.

Одним из древнейших среди ныне сохранившихся типов этой группы является тип собирателей и охотников лесов жаркого пояса. Его представителями можно было недавно считать в Южной и Юго-Восточной Азии веддов Шри Ланки, семангов и отчасти сеноев Малакки, аэта Филиппинских островов. В Африке к тому же типу относились до последнего времени так называемые пигмеи бассейна Конго, в Южной Америке — сирионо, бороро, гуаяки и другие племена тропической и отчасти субтропической зоны, незнакомые с земледелием. Своеобразный хозяйственно-культурный тип до недавнего времени был характерен для обитателей Андаманских островов, по общему социально-экономическому и культурному уровню близких к перечисленным народам, и занимавшихся главным образом приморским собирательством и рыболовством (в частности, при помощи стрел и лука).

Для всех этих групп охотников и собирателей, постоянно меняющих в поисках пищи места своего обитания, характерны примитивные формы построек в виде ветровых заслонов, жилищ на деревьях или временных хижин из ветвей, коры и листьев, а также почти полное отсутствие одежды. Основным орудием охоты у большинства перечисленных племен служили простой лук и стрелы (часто отравленные), местами, на Юго-Востоке Азии и в Южной Америке, духовое ружье. Из домашних животных была известна только собака. При сборе съедобных клубней, корней, семян и т. п. женщины употребляли обычно палку-копалку.

К югу и северу от охотников и собирателей теплого влажного пояса - тип охотников и собирателей степей и полупустынь. Наиболее ясно он выступает у австралийцев и бушменов. Для степных охотников характерны: большая подвижность, применение разных приемов загонной охоты, широкое использование метательного оружия (дротиков и бумерангов у австралийцев, отравленных стрел у бушменов), сооружение легких временных жилищ с остовом из гибких ветвей, ношение плащеобразной одежды.

К хозяйственно-культурным типам первой группы относятся береговые собиратели и рыболовы умеренно теплого пояса. Он сохранился в виде пережитков до настоящего времени у айнов и частично у японцев. Рыбу ловили сетями и острогами. Лов осуществлялся с берегов и с лодки. Женщины собирали съедобных моллюсков и ракообразных. На охоте применялся лук с отравленными стрелами, ловушки с настороженным луком. Жилищами были каркасные дома с камышовой обшивкой и кровлей. Отдельно устраивались свайные амбары для хранения пищевых запасов. Широко использовалась резная деревянная и плетенная утварь. Летней одеждой служили набедренные повязки у мужчин и распашные халаты, украшенные орнаментальной каймой у обоих полов. К этому же типу относятся огнеземельцы Южной Америки. Помимо морских продуктов они использовали в пищу грибы, охотились на птицу и различных морских животных, особенно на тюленей. При охоте на морского зверя использовали костяной гарпун с длинным ремнем. Жилищем служили конусообразные шалаши с остовом из жердей, покрытые шкурами тюленей и гуанако. Одеждой были накинутые на плечи шкуры животных.

В Сибири к этому культурно-хозяйственному типу относятся ханты и манси, нивхи и соседние с ними тунгусо-маньчжурские народы (негидальцы, ульчи, нанайцы). К этому же типу относятся некоторые племена индейцев Северной Америки, жившие на северо-западном побережье - тлинкины, хайда. У этих племен возникла прочная оседлость, постоянные деревянные жилища.

В таежной полосе Северного полушария отчетливо выделяется еще один древний хозяйственно-культурный тип первой группы - тип охотников и рыболовов умеренного пояса. Представителями этого типа являются алгонкинские и атапасские племена Северной Америки. Охота на лесных животных совмещается с рыболовством. Жилищем служат землянки полуземлянки, а летом - легкие шалаши, типа конического чума. В качестве сухопутного транспорта используются ступательные лыжи, ручная нарта; для передвижения по воде служит лодка-берестянка и лодка-однодревка. Употребляется распашная легкая одежда из шкур животных.

В условиях субарктики распространен еще один культурный тип - охотники лесотундры и тундры. Распространен у материковых эскимосов. Главное занятие которых - охота на диких северных оленей (карибу) и мускусных быков. В Евразии этот тип распространился у юкагиров, долган, нганасан и саамов. Наряду с оленем охотились на песца, лемингов, различных птиц. На оленя охотились с луком и стрелами, с помощью оленя-манщика или из-за специального заслона. Для ловли мелких животных использовали силки, петли, капканы. Материальная культура  близка к культуре охотников тайги (ручная нарта, ступательные лыжи, конические шалаши, крытые обычно шкурами животных). Использовалась теплая глухая меховая одежда и обувь.

Тип арктических охотников представлен в Сибири береговыми чукчами и коряками, а в северной Америке - эскимосами. Жилищем являлась землянка или снежный дом «иглу» у эскимосов. Освещение и отопление с помощью каменной жировой лампы. Лодки делали из кожи морского зверя. Упряжное собаководство - основной вид сухопутного транспорта. Распространена глухая тяжелая одежда.

Ручные земледельцы

Мотыжное земледелие. Из хозяйственно-культурных типов второй группы для влажных тропиков и отчасти субтропиков характерен тип мотыжных (ручных) земледельцев жаркого пояса, развившийся здесь еще с каменного века на основе различных охотничье-собирательских и особенно рыболовческих групп. В настоящее время к этому типу относятся некоторые небольшие народы Индии, Индокитая, Южного Китая, Индонезии и Филиппин, незнакомые с пашенным земледелием, а также папуасы, меланезийцы, многочисленные племена тропической Африки, бассейнов Амазонки и Ориноко в Америке. Культивируются главным образом клубнеплоды и корнеплодов (ямс, таро, батат, картофель, маниока и др.), местами богарный (суходольного) рис, а также бананы, сахарный тростник, различные виды пальм — кокосовая, саговая и т. п. В качестве основного орудия обработки почвы употребляется «сажальный кол». Отмечается большая, иногда преобладающая роль женского труда в сельском хозяйстве; наличие из домашних животных собаки и у некоторых групп Азии и Африки — свиньи и домашней птицы; сравнительно прочная оседлость, каркасно-столбовые постоянные жилища (часто на сваях), преимущественно прямоугольного, реже круглого плана; поясная одежда из растительных волокон; наличие гончарства без гончарного круга; изготовление материи из луба; широкое использование бамбука в качестве строительного материала и при изготовлении различных хозяйственных и бытовых предметов, высоко развитое искусство плетения; преобладание растительной пищи над животной, рыбных блюд над мясными (что указывает, между прочим, на первоначальное возникновение земледелия преимущественно у собирательско-рыболовческих, а не у охотничьих племен).

Распространенный в доиндустриальную эпоху на огромной территории хозяйственно-культурный тип мотыжныхых земледельцев жаркого пояса распадается, на ряд локальных вариантов. Так, в Индонезии и Индокитае можно выделить по крайней мере два основные группы ручных земледельцев. Первая из них характеризуется преобладанием подсечно-огневого земледелия, при котором главными орудиями труда являются ножи и топоры-тесла, употребляемые как для расчистки лесного участка, так и для рыхления почвы (папуасы и отчасти меланизийцы Западного Ириана, многие народы внутренних районов Молукков, Сулавеси, Калимантана, Суматры, а также Вьетнама, Лаоса, Таиланда и Бирмы). Вторая группа ручных земледельцев Юго-Восточной Азии обрабатывает свои поля постоянно (подсеки нет). Основным орудием здесь часто является мотыга (многие народы Индонезии).

Особый культурно-хозяйственный тип сложился у ручных земледельцев горной зоны, характерный для народа лоло и части тибетцев. Возделываются овес, ячмень, отчасти пшеница, гречиха, конопля, сурепка. Большую роль в их жизни играет пастушеское животноводство - овцы, козы, на юге Тибета - яки. Для вьючного транспорта используются ослы и лошади. Наряду с глинобитными и саманными и сырцово-кирпичными постройками встречаются срубные, комбинированные и каменные дома. Тибетцы употребляют молочные продукты. В костюме видное место занимают меховые войлочные и шерстяные накидки, а также меховые безрукавки. Среди головных уборов выделяются вязанные шерстяные колпаки и меховые шапки.

Выделяется также культурно-хозяйственный тип мотыжных земледельцев степей и сухих предгорий. В Центральной и Южной Америке, где пахотные орудия до появления европейцев известны не были, на мотыжно-земледельческой экономической базе самостоятельно развились раннеклассовые государства майя, ацтеков, чибча и друих народов.

Еще одним культурно-хозяйственным типом второй группы следует считать ручных земледельцев лесной зоны умеренного пояса. В Америке этот тип был распространен у ирокезов, алгонкинов и атапасков. Основу рассматриваемого типа составляло подсечно-огневое земледелие. Основными культурами  были кукуруза, картофель и хлопок. Оседлый образ жизни, деревянное жилище, иногда полуземляночное, развитое гончарство

Животноводство. Животноводческие хозяйственно-культурные типы начали формироваться в Евразии и Африке несомненно позднее земледельческих, скорее всего в III—II тыс. до н. э..

В засушливых районах  сложился хозяйственно-культурный тип скотоводов-кочевников степей и полупустынь. Из домашних животных основную хозяйственную роль играли лошади, крупный и мелкий рогатый скот, в особенности овцы, а в некоторых областях и верблюды. Основу питания составляла мясная и молочная пища. Главным видом жилища были различные типы переносных шатров, крытые полотнищами из шерсти. Посуда преимущественно кожаная.

Распространение оленеводства, возникшего у народов Северной Азии под влиянием коневодства, привело к развитию культурно-хозяйственного типа охотников-оленеводов. К ним относятся эвенки, тофалары, эвены (ламуты) и тувинцы-тоджинцы. Оленеводство вьючно-верховое.

В полосе тундры выработался в еще более позднее время хозяйственно-культурный тип оленеводов тундры. Богатые пастбищами пространства тундры создали возможность значительно увеличить численность оленьих стад. Здесь олень является не только и даже не столько транспортным животным, сколько основным источником существования: мясо его — главная пища, шкура служит и для изготовления одежды, и для покрытия жилища, и для разных домашних поделок. Транспортное оленеводство — нартово-упряжное.   Одежда — глухого покроя; при езде на оленной нарте в открытой тундре она необходима; при верховой езде на олене тайге, напротив, неудобна. Рассматриваемый хозяйственно-культурный тип имеет две географические области распространения: на крайнем северо-востоке Сибири у чукчей и коряков и на северо-западе — у ненцев и соседних с ними народов.

Группа производящих (развитых) хозяйственно-культурных типов связа­на с появлением восточных цивилизаций и включает пастушеское скотоводство, кочевое скотоводство, плужное земледелие.

Пашенное земледелие впервые появилось в засушливых зонах Азии и Африки - долины Тигра, Евфрата, Нила, а позднее в долинах Инда, Ганга, Янцзыи Хуанхэ. С эпохи средневековья оно распространилось на значительной территории Старого Света.

Эта классификация хороша для ранних этапов развития общества, но даже при этом она имеет границы применения. Так, многие этносы окажутся расчлененными: например, среди чукчей выявляются оленеводы и охотники на морского зверя.

Отличительной особенностью хозяйственно-культурной классификации является подчеркивание исключительной зависимости хозяйственно-культурной типологии от условий географической среды вообще и от условий хозяйственной деятельности человека в частности. В то же время вопрос об общности культур этнических групп, об общей исторической судьбе народов отодвигается на второй план. Поэтому ряд ученых предлагает дополнить хозяйственные критерии классификации определенными культурными критериями.

В развитие этих идей была разработана концепция историко-этнографических (или историко-культурных) областей, под которыми понимаются части ойкумены, у населения которых в силу общности социально-экономического развития, длительных связей и взаимного влияния складываются сходные культурно-бытовые, или этнографические, особенности. Наиболее ярко они выражены в материальной культуре, но проявляются также и в некоторых областях духовной культуры, связанных с хозяи­ном и бытом.

С позиций такого методологического подхода выделяются историко-этнографические области разного уровня - историко-этнографические провинции, области, подобласти и местные историко-этнографические районы. Так, например, в пределах бывшего СССР существовали четыре крупные историко-этнографические провинции: Европейская часть, Кавказ, Средняя Азия и Казахстан, Сибирь. Обычно каждая крупная историко-этнографическая провинция имеет более мелкие области. В Сибири, например, выделяются такие области, как ямало-таймырская, западно-сибирская, восточно-сибирская, камчатско-чукотская, амуро-сахалинская. Структура историко-этнографических областей пользуется обычно для выделения групп народов при их описании: народы Поволжья и Прикамья, народы Северного Кавказа, роды Сибири и Дальнего Востока и т.д.

Использование хозяйственно-культурной классификации нардов оправдано в этнологии при изучении культуры и быта на синхронном уровне и редко применяется в исследованиях по этногенезу. В процессе использования такой классификации неизбежны случаи объединения в одну группу народов заведомо разного происхождения. Правда, на заключительных этапах этногенетического исследования хозяйственно-культурная классифика-приобретает важное значение, так как она отражает один из аспектов исторической и географической дифференциации человечества.

 

4 часть - Погребальный обряд или орнамент

При выделении археологической культуры перед исследователями часто возникает дилемма, какие артефакты или группы артефактов будут для неё определяющими. Подходов к такой постановке вопроса может быть несколько. Например, использовать для выделения культуры устойчивый погребальный обряд. При этом сопутствующий ему инвентарь будет связующим звеном между захоронениями, где он обнаружен, и другими типами памятников, на которых он также фиксируется.

Другой подход может предполагать использование какого-то вида инвентаря, как культуроопределяющего элемента. На такую роль чаще всего претендует керамика, обладающая целым рядом характерных особенностей (технология производства, форма, орнамент), локализующихся во времени и пространстве. При этом керамика является одним из самых распространенных артефактов. Она встречается на разных типах памятников, что значительно облегчает их культурно-хронологическое сопоставление.

Для построения культурно-хронологической схемы истории Предбайкалья исследователями использовались преимущественно материалы погребений. Такой подход был обусловлен рядом причин. Во-первых, на фоне всех археологических памятников материалы из погребальных комплексов по своему разнообразию выглядят наиболее представительными. Во-вторых, большинство предбайкальских захоронений является закрытыми археологическими комплексами, в отличие от городищ, поселений, стоянок и др. типов памятников, культурный слой которых зачастую бывает «смешанным». В-третьих, проводить корреляцию различных типов памятников не всегда возможно из-за различий, которыми обладают формирующие их элементы (инвентарь, конструкция, топография и т.д.).

Захоронение является сложной структурой, состоящей из целого ряда элементов, имеющих, как правило, символическое значение. Раскапывая погребение, археолог стремится выяснить назначение каждого из этих элементов. Это позволит разобраться в существующих между ними связях и их значимости для погребального обряда в целом. Таким образом, исследователь рассматривает не только все задействованные в захоронении компоненты, т.е., что используется, но и как оно используется. Например, как артефакты и костяк расположены, и как они организованы в погребении (Pader, 1982).

Как правило, при анализе погребальных памятников выделяется три направления исследования:

- социальное (включающее палеодемографию);

, 1971, 1978; Чиндина, 1975; Бобринский, 1978; Косарев, 1991; Крадин, 2000 и др.). Полученные при этом данные, позволяли делать реконструкции в области мировоззрения, хозяйственного уклада и технологи древних производств. Обращаясь к вопросам погребальной обрядности древних обществ, невозможно обойти стороной многие аспекты, связанные с существующими у них представлениями о «картине мира». К сожалению, воспроизвести ее в полной мере мы не можем, но попытаться реконструировать мировоззрение древних обитателей Предбайкалья с помощью этнологических материалов вполне допустимо.

Топография могильников. Одним из наиболее существенных аспектов погребальной обрядности является выбор места для захоронения. При этом учитывается несколько факторов: расстояние от поселения, направление относительно поселения, высотное расположение, наличие поблизости выдающихся природных объектов. И если два последних критерия четко фиксируются к моменту раскопок, то два первых не всегда могут быть восстановлены. Остатки связанного с захоронением поселения не всегда возможно обнаружить. Во-первых, часто их поиском вообще не занимаются. Во-вторых, найти их довольно сложно по причине удаленности или утраты. В-третьих, сопоставить материалы поселений и могильников не всегда бывает возможно из-за их функциональной специфики и фрагментарности. Перечисленные причины характерны, прежде всего, для территории Прибайкалья, так как в других регионах проблемы, связанные с сопоставлением погребальных и поселенческих комплексов могут иметь иную направленность.

Зачастую пытаясь реконструировать жизнь древних обществ, мы вынуждены определять место возможного поселения, исходя из топографических особенностей района исследований. В зависимости от вида хозяйственной деятельности и сезонности значимость того или иного географического составляющего, при выборе поселения могла меняться. Основными среди них были – наличие пищевых ресурсов и воды, дополнительными - защищенность от ветра, наводнений, селей, наличие поблизости топлива, строительных материалов и др.

В I – середине II тыс. н.э хозяйство обитателей степной части Прибайкалья преимущественно базировалось на скотоводстве. Его дополняла охота, собирательство и рыбная ловля. Главным пищевым ресурсом являлось мясо домашних животных, для содержания которых были необходимы обширные пастбища. В поисках пригодных для скотоводства пастбищ скотоводами обживались все степные и лесостепные участки побережья. Наличие вьючных животных облегчало доставку воды в поселения. Это позволяло людям селиться не у самого источника питьевой воды, а на некотором удалении от него. Наличие кормовой базы для скота стало иметь определяющее значение для поселения. Население уже не было столь сильно привязано к источникам воды, как в неолите или бронзовом веке (Харинский, Сосновская, 2000), а занимало глубинные участки Приольхонья. Тем самым происходило более равномерное распределение кормовых ресурсов между отдельными хозяйствами.

Большая удаленность поселений от воды и наличие сухопутных транспортных средств изменили топографию могильников уже в начале I тыс. до н.э. Если погребения предшествующих эпох располагались на расстоянии 50-300 м от водных источников, то в I-II тыс. н.э. они встречаются на удалении до 2 км (Горюнова, Свинин, 1995; 1996). Чаще всего захоронения жителей байкальского побережья сооружались на расстоянии 0,2-0,4 км от озера, незначительное их количество находилось менее чем в 0,2 км от него, существенная часть погребений локализовалось на расстоянии 0,4-0,8 км от озера.

При выборе места для захоронения немаловажную роль играло и топографическое положение некрополя. При этом большинство из рассматриваемых погребений находилось возле какой-нибудь возвышенности или на ее слоне. Расположение погребений относительно возвышенностей тоже играло довольно существенную роль. Другой особенностью погребений байкальского побережья является значительный процент одиночных захоронений, не объединенных в могильники. На месте, служившем средневековым некрополем, часто фиксируются захоронения другого времени или археологические  объекты иного функционального назначения. Распространение в I-II тыс. н.э. погребальных комплексов по всему пространству прибайкальских степей свидетельствует об использовании в хозяйственных целях всех пригодных для скотоводства территорий. Процесс закрепления земли за родовыми и племенными группами связан с мифологизацией и сакрализацией отдельных природных объектов и целых территорий. Право пользования тем или иным участком земли подтверждалось в древности генеалогическими мифами. Материальным же доказательством принадлежности земли определенному коллективу людей служили могилы предков, указывающие на наследственные права владельцев.

А. Сэйкс указывал, что общие погребальные области могли быть связаны с появлением корпоративных наследственных групп, членство в которых определялось доступом к ресурсам на определенной (и, возможно, защищенной) территории. Он доказывает, что физическое присутствие предков группы в форме их скелетных остатков - основание для символического требования прав на исключительное владение областью (Saxe, 1970). Поэтому символическая функция некрополей в древних обществах также важна, как и использование их для помещения мертвых тел (Chapman and Randsborg, 1981).

Ориентация погребенных, как правило, обусловлена тремя причинами.

1. Ориентация тела связана с верой в продолжение жизни умершего в божественной стране мертвых. Тело ориентируется в соответствии с направлением, в котором душа умершего должна идти во время путешествии в страну мертвых (Rose, 1922: 132-132).

3. Тело ориентируется в соответствии с первоначальным домом предков, куда после смерти должна вернуться душа умершего (Perry 1914:285, Steele 1931:81; Grottanelli 1947:83).

Правильная ориентировка умершего облегчала его душе путешествие в мир мертвых. При этом первоочередное значение придавалось ориентировке головы покойника. Именно голова человека, по представлениям многих народов, являлась вместилищем его души. Например, по поверьям обских угров вторая и четвертая души, обитают в голове человека и покидают ее во время сна, испуга, холода… (Кулемзин, 1984: 21-22). Главная душа человека у бурят – алтан хунхэн, располагается в голове. Иногда ее можно видеть. Она выходит из ноздри спящего в виде пчелы. Злые духи, стремящиеся ей завладеть, иногда заставляют спящего чихнуть. Душа в это время вылетает из ноздри, и они стараются ее схватить (Петри, 1928а: 42).

Голова, как средоточие души человека, в погребальной практике народов Центральной Азии имела очень большое значение. И если родственники умершего не имели возможности захоронить его останки полностью, то старались совершить надлежащие ритуалы хотя бы с головой покойного.

Существование на территории Прибайкалья нескольких групп захоронений или типов погребений свидетельствует о наличии в этом регионе синхронных или асинхронных территориальных сообществ, обладающих определенной погребальной практикой (культурой). Давать однозначную характеристику территориальным сообществам невозможно. Это могли быть этнические, политические или религиозные объединения, обладавшие определенной культурной общностью. Изменения в погребальном обряде, фиксируемые с помощью археологических источников, свидетельствуют об эволюции или трансформации его носителя – территориального культурного сообщества. Иначе говоря, изменение в погребальном обряде соответствует изменению в культуре, а появление или исчезновение погребального обряда указывает на появление или исчезновение культуры и ее носителей. Типы погребений, фиксируемые в Прибайкалье на протяжении двух тысяч лет, являются отражением культурных процессов, протекавших на территории края. Исчезновение одних погребальных обрядов и появление других определяло наступление нового этапа в культурной жизни края, сопоставимое со становлением новой культуры.

 

5 часть - Ох уж эти модники

С IV тыс. до н.э. территория Южной Сибири начинает входить в орбиту формирования цивилизации скотоводов Евразийских степей и лесостепей. На огромной территории Евразии сложился сходный тип хозяйства, технологические и культурные достижения которого, благодаря мобильности кочевников, передавались достаточно быстро в разные концы континента. Один из основных центров евразийской скотоводческой цивилизации формируется в Центральной Азии.

С конца II тыс. до н.э., в результате миграции представителей культуры плиточных могил, побережье озера Байкал становиться частью Центральноазиатского хозяйственно-культурного региона. Будучи скотоводами, «плиточники» заняли остепненные участи, вытеснив «аборигенов» в лесную зону. Ландшафтно-климатические особенности отдельных областей региона привели к формированию различий в базовой отрасли хозяйства - скотоводстве. Ограниченность на байкальском побережье остепненных участков, пригодных для выпаса скота, способствовала формированию полуоседлого животноводства, отличного по своей динамике от кочевого скотоводства монгольских степей. Поэтому обитатели центральных районов региона относились к байкальскому побережью как к дальней периферии, малопривлекательной в хозяйственном отношении.

Формировавшиеся в центральных областях представления о культурных ценностях воплощались в объекты как материальной, так и духовной сферы и распространялись по всей территории региона. При этом процесс их движения можно представить следующим образом: Центр (Хангайское нагорье) → Ближняя периферия (долина р.Селенги) → Дальняя периферия (побережье озера Байкал) 

Распространение культурных ценностей в Байкальской области тоже имело свои закономерности, обусловленные значимостью отдельных участков побережья. Для скотоводческого сообщества эта значимость выражалась в площади кормовых ресурсов. Чем больше площадь, тем выше статус района в хозяйственно-культурной иерархии. Исходя из этой иерархии, к районам первого порядка на байкальском побережье относились Кударинские степи (юго-восточное побережье), Приольхонье (центральная часть западного побережья) и Баргузинская долина (северо-восточное побережье).

К районам второго порядка относились небольшие остепненные участки, такие как окрестности села Большое Голоустное (юго-запад-ное побережье) или окрестности села Байкальское (северо-западное побережье). В число районов третьего порядка можно включить участки побережья с лесной растительностью, на которых невозможно было заниматься полуоседлым скотоводством. Таким образом, распространение культур-ных ценностей на байкальском побережье происходило в соответ-ствии с иерархией района: из районов первого порядка в районы второго порядка, а затем в районы третьего порядка.

Во время переселения значительной группы людей процесс переноса культурных ценностей происходил в несколько раз интенсивнее, что приводило к трансформации культуры в тех сообществах, с которыми сталкивались эти переселенцы.

Один из трансформационных процессов у населения Предбайкалья начался в III вв. до н.э. с переселением в Приольхонье носителей елгинской погребальной традиции. Елгинцы хоронили умерших на боку с подогнутыми ногами, ориентируя их головойна юго-восток. Сверху могильная яма перекрывалась каменной кладкой овальной или четырехугольной формы. Со II в. до н.э. этот погребальный ритуал становится преобладающим в Приольхонье и распространяется до северного побережья озера Байкал и Ангарской долины. С этого времени и вплоть до середины I тыс. н.э. в остепненных районах байкальского побережья господствуют эволюционные процессы – появление отдельных новаций, кардинально не менявших облик культуры в целом.

Особенно сильное влияние на этот процесс оказала держава хунну, включившая в свой состав во II в. до н.э. Южное Забайкалье. Материальные и духовные ценности, господствовавшие в хуннской среде, стали распространяться в соседних регионах. К числу наиболее устойчивых культурных заимствований этого времени можно отнести детали костюма, сделанные из металла. Об их преднамеренном включении в «культурный комплекс» елгинцев можно судить, прежде всего, по материалам захоронений. Как правило, погребальный инвентарь комплектовался целенаправленно, и в нем практически отсутствуют случайные вещи. Поэтому наличие в захоронениях заимствованных вещей подчеркивает их значимость для погребенных и их сородичей.

Наличие в захоронениях престижных вещей трактуется многими исследователями как признак более высокого социального статуса их обладателя. Зачастую престижность предмета определялась ее принадлежностью к вещам, являющимися «модными» на данный момент времени в региональном центре. Обладание «модными» вещами «приближало» периферийную элиту к центральной элите. При этом сам процесс подражания имел полифункциональное значение. Кроме декоративного аспекта (обладание красивой вещью) он имел и символическое значение. Обладание предметами, популярными в региональном центре, зачастую являющемся   центром  экономическим, политическим и культурным, передавало владельцам этих вещей силу и могущество своих «политических патронов». Поэтому наличие «модных» - престижных вещей являлось одним из элементов самоутверждения того или иного индивида, как в среде своего ближнего окружения, так и на фоне представителей центра и ближней периферии.

Среди заимствованных у хуннов предметов, обнаруженных в елгинских погребениях, наиболее широко представлены металлические детали костюма, имеющие как символическое, так и декоративное значение – украшать владельца. Они найдены на могильниках Куркутский комплекс II, Цаган-Хушун II в Приольхонье и Байкальское XXVII на северо-западном побережье Байкала. При этом из всех елгинских захоронений вещи хуннуского облика найдены только в захоронениях II-I вв. до н.э. В погребениях III в. до н.э. и I-IV вв. н.э. они не отмечены.

В состав украшений входят: ременные пластины, нагрудные подвески, зооморфные бляшки, ложечковидные подвески и ременные пряжки. Они составляют от 20% до 50% от всего погребального инвентаря в захоронениях II-I вв. до н.э. Все перечисленные вещи представлены аналогиями в хуннуских памятниках и не имеют прототипов в археологических комплексах побережья озера Байкал.

Однако наличие в отдельных районах Пред-байкалья вещей, имеющих обширные аналогии в хуннуской среде, не позволяет считать эту часть Южной Сибири одной из окраин хуннуской державы.    Из 28, найденных к настоящему времени в елгинских погребениях «хуннуских» вещей, только 3 обнаружены в районе второго порядка (северо-западное побережье Байкала), остальные зафиксированы в районе первого порядка (Приольхонье). Выявленное различие не предопределено разницей в количестве раскопанных погребений, а скоростью распространения престижных вещей. В захоронениях рубежа эр с северо-западного  побережья Байкала среди украшений, чаще встречаются предметы, выполненные в «скифских» традициях, в отличие от приольхонских захоронений, где отмечены только украшения «хуннуского» типа.

 

6 часть - Артефакт - культура - традиция - общность

Среди археологических памятников железного века в Предбайкалье лучше всего исследованы погребения. Их материалы бывает сложно коррелировать с артефактами других археологических объектов. Поэтому, говоря о культурном единстве различных типов памятников, зачастую приходится апеллировать лишь фактами территориальной и хронологической совместимости. На территории Предбайкалья пока не выделены археологические культуры железного века в их классическом понимании, что позволяет подойти к периодизации археологических объектов края, основываясь на иных принципах. В истории Предбайкалья выделяется несколько культурно-хронологических этапов, соответствующих появлению или исчезновению каких-либо типов погребений. Другие археологические объекты распределяются по этапам в зависимости от датировки. Подобный подход уже был использован для периодизации археологических памятников неолита – бронзового века Прибайкалья А.П.Окладниковым (1950).

Начало железного века Предбайкалья связывают с появлением к западу от Байкала носителей нового погребального обряд – елгинского, знаменовавшего наступление нового культурно-хронологического этапа в истории региона -  елгинского (III в. до н.э. – VIII в. н.э.). Елгинцы укладывали умерших в могильную яму на боку, с подогнутыми ногами, головой ориентировали на юго-восток. Над ямой сооружалась каменная кладка овальной или четырехугольной формы.

Вместе с захоронениями елгинского типа в Предбайкалье распространяются вещи, до этого не встречавшиеся к западу от Байкала. Среди них, прежде всего, выделяются изделия из бронзы, связываемые с хуннской культурной традицией: ложечковидные застежки ремня; бляшки с зооморфными изображениями, четырехугольные и фигурные поясные пластины. Из погребального инвентаря практически исчезают изделия из камня. Наблюдаются изменения в вооружении. Появляются сложносоставные луки с концевыми боковыми накладками, имеющие вырез для крепления тетивы, железные трехлопастные наконечники стрел, костяные наконечники стрел с раздвоенным насадом, железные ножи с кольцевым или петельчатым навершием. Среди бытовых вещей следует отметить железные сферические пуговицы, по форме напоминающие пуговицы из бронзы, и детали прибора для добывания огня. Появляются украшения из железа: бабочковидные бляшки, браслеты, полые кольца. В елгинских погребениях обнаружены гладкостенные сосуды и сосуды с ромбическими оттисками. Среди орнаментов наиболее распространенными являются налепные горизонтальные и вертикальные валики и круглые вдавления. Дно сосудов плоское или имеет поддон.

Во время елгинского этапа на территории Предбайкалья появляются новые типы археологических памятников, свидетельствующие о значительных изменениях как в материальной, так и в духовной культуре населения края. В конце I тыс. до н.э. в Приольхонье складывается несколько крупных металлургических центров по производству железа. Один из них исследован в пади Барун-Хал (Кожевников и др., 1998; Кожевников и др., 2000), а другой у Курминского озера. Сыродутные горны выкапывались в слое плотного суглинка и соединялись с помощью фурм с пригорновой ямой. Вокруг одной пригорновой ямы располагалось от четырех до шести горнов. В процессе эксплуатации одни горны разрушались и их заменяли другими, вырывавшимися по соседству. Серией проходов пригорновые площадки соединялись между собой и с поверхностью земли. Время существования металлургических центров определяется с помощью радиоуглеродных дат, полученных по углю из горнов и пригорновых площадок. По Курминскому озеру I имеются даты - 2240±30 л.н. (СОАН-4105), 1680±40 л.н. (СОАН-4326), 1535±55 л.н. (СОАН-4326), соответствующие III в. до н.э. – началу VI в. н.э., по Барун-Хал II получены даты - 2180±30 л.н. (СОАН-3711), 2050±35 л.н. (СОАН-3902), 1915±35 л.н. (СОАН-3903), 1715±50 л.н. (СОАН-4328), 1705±50 л.н. (СОАН-4327), соответствующие II в. до н.э. – первой половине IV в. н.э.

С конца I тыс. до н.э. на возвышенных местах Предбайкалья (горы, мысовидные выступы, скалистые мысы), доминирующих над окружающей местностью, сооружаются городища-святилища. С наиболее доступной стороны возвышенность отделялось от прилегающей территории оградительными сооружениями (валами, рвами, каменными грядами или стенами). Обычно, городища-святилища сооружались на местах, являвшихся священными для местных жителей. На ряде городищ обнаружены находки, относящиеся к началу-середине I тыс. до н.э. Почитание возвышенностей, на которых располагались городища-святилища, наблюдается среди местного населения Предбайкалья и по сей день. Вероятно, городища-святилища были ритуальными центрами, на которых совершались моления небесным божествам. Вершина горы, на которой располагалось святилище, воспринималась как сакральная площадка, на которой возможен контакт между представителями людей и божествами. Стараясь оградить ее от всевозможного «вредоносного» влияния, предбайкальские жители огораживали ее фортификационными сооружениями (Харинский, 1991).

Близость топографических, морфологических и конструктивных характеристик северобайкальских городищ-святилищ Байкальское I, II, IV, V позволяет говорить об их одновременном сооружении и существовании. Радиоуглеродные даты, полученные по городищам-святилищам Байкальское I и Байкальское IV, определяют время сооружения фортификационной системы памятника концом I тыс. до н.э. На обоих памятниках фиксируются следы пожара, который произошел в конце X – XI вв. (Харинский, 1993). На мой взгляд, правомерно говорить о предумышленном уничтожении местных святилищ, что предполагает вторжение на северо-западное побережье Байкала на рубеже I и II тыс. инородного сообщества.

Инвентарь, обнаруженный на северобайкальских городищах-святилищах, представлен плоскими удлиненно-ромбическими наконечниками стрел, четырехгранными, шестигранными и плоскими костяными удлиненно-ромбическими наконечниками стрел, петельчатыми и черешковыми железными ножами. Глиняная посуда, как правило, имеет гладкую поверхность, но встречаются сосуды, на поверхности которых фиксируются оттиски различной формы: ромбовидные (вафельные) оттиски (Байкальское II), оттиски вписанных друг в друга ромбов (Байкальское I, IV) и концентрические кольцевые оттиски (Байкальское II). Керамика с таким декором на побережье Байкала датируется концом I тыс. до н.э. – началом I тыс. н.э. (Харинский, 1994: 8). Среди гладкостенных сосудов на северобайкальских городищах-святилищах отмечена керамика сосновоостровского типа, которая характеризуется: 1) прочерченным криволинейным закрытым орнаментом, сочетающимся, преимущественно, с налепными рассеченными горизонтальными валиками и дугообразными вдавлениями; 2) венчиками с налепом с внешней стороны; 3) плоскодонными гладкостенными сосудами, изготовленными без применения гончарного круга и состоящими, преимущественно, из тулова и устья. Помимо побережья Байкала, керамика сосновоостровского типа фиксируется и на территории Южного Приангарья. О времени ее существования на северо-западном побережье Байкала говорилось выше. Предварительно оно определяется II в. до н.э. - X в. н.э. В других частях Предбайкалья керамика сосновоостровского типа существует синхронно захоронениям елгинского типа. По культурному слою с керамикой сосновоостровского типа получены две радиоуглеродные даты: Манхай IV (в Кудинской долине) - 2165±150 л.н. (СОАН-3585), Лесной остров III (исток Ангары) - 2070±40 л.н. (ГИН-7640). И если нижняя граница существования сосновоостровской керамики в Южном Приангарье определяется довольно четко – II в. до н.э., то верхняя довольно условна – VII в. н.э. В Приольхонье время бытования сосновоостровской керамики можно определить II в. до н.э. – IV в. н.э. В более позднее время в этой части Предбайкалья она не фиксируется.

Большинство приольхонских и ангаро-ленских городищ-святилищ, как и северобайкальских, сооружалось на елгинском этапе. В дальнейшем некоторые из них перестраивались, продолжая существовать в измененном виде вплоть до второй половины II тыс. (Харинский, 1990, 1994).

К настоящему времени не выявлены поселения, которые могли бы датироваться елгинским этапом, зато исследовано довольно большое количество стоянок, относящихся к этому времени. На северо-западном побережье Байкала в их число можно включить: Курлу I, IV, VII, VIII (Абдулов, Тужик, 1995), Богучанскую I, VIII, X, XII (Лыхин, 1984; Харинский, 1993в), Балтаханова I, II (Харинский, 1988, 1993в), Байкальское VI, XI, XVII, Берла II. На юго-западном побережье Байкала к стоянкам елгинского этапа относятся: Колокольная, Тороонсин-Ялга I, Смородовая, Обухеиха (Кушнарев, Хлопин, 1992), Тетериха (Хороших, 1951, 1952), Рогатка, Никола II (Коновалов и др., 1964). В Ангарской долине II в. до н.э. – VII в. н.э. датируются материалы со стоянок: Унга IV, Усть-Белая (Гурина, 1957), Шумилиха (Михнюк, Лежненко, 1973), Патроны, Кочерга, о.Коноваловский, о.Лесной, о.Сосновый (Окладников, 1951, 1952, 1953, 1954, 1955а; Седякина, 1955). На стоянках этого времени фиксируется плоскодонная керамика, украшенная налепными валиками, дугообразными и круглыми вдавлениями, прочерченным дугообразным и «растительным» орнаментом. Встречаются железные, костяные и кремневые наконечники стрел, железные ножи, кости животных (преимущественно диких).

Еще одним типом памятников, получивших широкое распространение в Предбайкалье на елгинском этапе, являются поминальники – конструкции из камней, под которыми не обнаружены останки человеческих захоронений. По мнению Б.Б.Дашибалова, их сооружение связано с культом предков и ритуалом поминок (Дашибалов, 1995: 85). Большое количество этих сооружений исследовано на территории Приольхонья. К наиболее древним из них относятся округлые кладки диаметром 2,6-3,3 м из неплотно уложенных камней и нескольких вертикально установленных каменных плит. Подобные конструкции раскопаны на памятниках Куркутский комплекс I, II (Асеев, 1980), Курма XII (Харинский, 1999б). Под камнями конструкции найдены плоскодонные сосуды. Большинство из них гладкостенные, один сосуд имеет на стенках оттиски шнура. Гладкостенные сосуды орнаментированы налепными рассеченными валиками. На некоторых из них фиксируется композиция из нескольких горизонтальных и вертикальных валиков. Отмечен сосуд с горизонтальным валиком, концы которого загибаются вниз. Технологические и орнаментальные особенности керамики, обнаруженной под кладками из неплотно уложенных камней, позволяют датировать эти конструкции концом I тыс. до н.э. - началом I тыс. н.э. (Харинский, 1999б).

На смену кладкам из неплотно уложенных горизонтальных камней с несколькими вертикально стоящими камнями приходят круглые конструкции диаметром 1,5-3,0 м, сложенные из камней в 1-4 слоя. В этих кладках камни плотно прилегали друг к другу. Подобные конструкции исследованы на памятниках Угловая I (юго-западное побережье Байкала) (Харинский, 1997) и Курма XII (Приольхонье) (Харинский, 1999б). Большинство сосудов, обнаруженных под ними, не орнаментировано. Они имеют гладкие стенки и плоское дно. Один из сосудов (Угловая I) украшен рассеченным налепным валиком. Кроме плоскодонных, найдены сосуды с поддоном (Курма XII), что позволяет датировать плотные круглые кладки началом-серединой I тыс. н.э. Не противоречит этому возрасту и радиоуглеродная дата по углю из кладки, в котором обнаружен один из сосудов с поддоном - 1745±50 л.н. (СОАН-3899). С учетом калибровки она соответствует III в. н. э. (Харинский, 1999б).

Началом I тыс. н.э. можно датировать и появление другого типа поминальных конструкций – шатровых кладок. Они сооружались из наклонно установленных камней, образующих конструкцию, напоминающую усеченный конус. Наиболее ранние шатровые кладки отмечены на памятнике Нуры I (о.Ольхон) (Мандельштам, 1974). Обнаруженные под некоторыми кладками сосуды сосновоостровского типа позволяют отнести время возникновения памятника к началу I тыс. н.э. (Харинский, 1993в). Этим же возрастом можно датировать и ряд шатровых кладок с памятников Обондой II (Харинский, 2000) и Куркутский комплекс I (Асеев, 1980), по углю из которых имеются радиоуглеродные даты, соответственно - 1890±60 л.н. (СОАН-4106) и 1860±80 л.н. (СОАН-1546).

В середине I тыс. в Приольхонье происходит эволюция погребального обряда. С V в. уже не фиксируются захоронения, в которых погребенные ориентированы головой на юго-восток. Исчезают четырехугольные надмогильные кладки. Распространяется новый погребальный обряд – черенхынский, генетически связанный с захоронениями елгинского типа. Поэтому о периоде с V в. по VII в. в Приольхонье можно говорить, как об очередном культурно-историческом этапе – черенхынском. В других частях Предбайкалья пока не исследованы захоронения середины I тыс., поэтому судить об изменениях в погребальном обряде для этих районов не представляется возможным.

 

Литература

1. Коротаев А.В., Малков А.С., Халтурина Д.А. Законы истории. Математическое моделирование развития Мир-Системы. Демография, экономика, культура. 2-е изд. М.: УРСС, 2007.

2. Лич Э. Культура и коммуникация: логика взаимосвязи символов. К использованию структурного анализа в антропологии. Пер. с англ. М.: Издательство «Восточная литература». РАН, 2001.

3. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М.: Мысль, 1983.

4. Шендрик А.И. Теория культуры. М.: Издательство политической литературы «Единство», 2002.

5. Чучин-Русов А.Е. Конвергенция культур. М.:Магистр, 1997.